Суд Проклятых - Страница 20


К оглавлению

20

Судьба не зря забросила его, ставшего Судьёй, в реальность Лондресса. Он был нужен здесь, сейчас — чтобы помочь этому несчастному миру выжить. Вернуться назад, в Протекторат, где уже существовал один Ричард Морган — это означало даже не поражение, но много хуже. Это была бы ошибка. Из тех, которые не прощают. Ни самим себе, ни другим.

Морган сделал глубокий вдох, и прислушался к ощущениям. Судя по всему, он находился в маленькой комнатушке на втором этаже таверны Джонни, над хозяйственными пристройками и кухней. Голова не болела, тело слушалось Судью идеально — у таких, как он, не бывает похмелья… Даже если отключить нейтрализацию алкоголя, максимум, что произойдёт — лёгкая спутанность мыслей и дезориентация на утро после возлияния.

А выпито вчера было немало. «Вот же дёрнул чёрт набраться, туды его в качель, — подумал Рик, тасуя помятую колоду своей человеческой памяти, и вспоминая Кацмана. К памяти Судьи он предпочёл не обращаться — там-то всё хранилось в полном порядке, упорядоченно и холодно, от первой капли и до последней песни, но… Это было бы неправильно. — И зачем я согласился с Джонни, который, зараза, наливал «для дегустации» бокал за бокалом?»

В дверь коротко постучали. Рик встал с массивной кровати, и критически осмотрел себя. Одежда была почти в полном порядке, только пояс слегка сбился в сторону. «Сапоги снимать надо перед сном, — подумал Морган, поправляя пояс. — Тоже мне, высшая сила…»

— Войдите! — сказал он.

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату заглянул бледный, как смерть, Лонгин. Вчерашние возлияния не прошли для него даром, и адская смесь напитков разной крепости и происхождения наградила служителя Духа Жизни сильной головной болью и прочими прелестями похмельного синдрома.

— Судья, я прошу прощения… — тихо проговорил он, крепко вцепившись в массивную ручку двери. — Хозяин таверны просил нас спуститься к обеду…

— Матиус, как вы себя чувствуете? — Рик покопался в карманах плаща, где, как он помнил, обычно обретался набор первой помощи. — Вот, возьмите.

Морган вытащил из небольшой плоской сумочки плоскую пастилку синего цвета, и протянул Лонгину.

— Что это? — недоверчиво осмотрел лекарство монах. — Это едят?

— Нет, в задницу засовывают… Шучу, шучу, — Рик с раскаянием поглядел на вытянувшееся лицо Лонгина, и добавил. — Положить под язык, и подождать, пока не рассосётся. Головную боль снимет точно, а вот за остальные симптомы не ручаюсь.

— Хорошо, Судья… — вздохнул Матиус, осторожно выполняя предписанное. — Хмм… Штранный вкуш…

— Пойдёмте вниз. Джонни, наверное, нас уже заждался, — Рик подхватил Лонгина, увлечённого изучением нового для себя вкуса, под локоть, и аккуратно повёл к лестнице, ведущей вниз, к общей зале.

4.3 Запись из личного дневника Матиуса Лонгина

.


Так много всего и так мало меня. Так неисчислимо мало осталось от моей души, что нет в этих обрывках места даже толике всеобъемлющих страстей человеческих. Да и души, в общем-то, не осталось.

События теперь кажутся мне калейдоскопом картинок. Столь ярких и немыслимо фантастических, что нет у меня ни сил, ни средств записать, запомнить, сохранить и передать их даже словами или прикосновениями.

Такие странные ночи, сменяющие столь же странные дни…

Моя одежда, к которой я привык, которая была мне роднёй собственной кожи, стала казаться чужой и незнакомой, едва я открываю глаза поутру. Не могу, не в силах я осознать столь разительных перемен. Алая мантия с глубоким капюшоном, летающие замки и города, миллиарды звёзд, до которых можно дотянуться рукой, и сгореть в их вечном пламени.

Так много всего и так мало меня.

Теперь я часами могу молчать, пристально вглядываясь в лица прохожих, спешащих прочь по своим делам. Они сторонятся меня, словно я могу заразить их неизвестной болезнью, передать прикосновением проклятие, коснувшееся меня не так давно. Да, я остался в живых. Единственный из всех, кто когда-либо видел порождение самой глубокой бездны, но… кто я теперь?

Награждённый немыслимыми снами, преследуемый образом алого шёлка одежд, на котором так удобно прятать пятна столь же алой крови…

А в минуты безумия, затмений, как называли их лекари аббатства, мне кажется, что безликий призрак до сих пор наблюдает за мной, вглядываясь в самую суть моей души, которую держит в цепких ледяных пальцах.

Я просыпаюсь от собственного крика. Подушка и простыни мокры от пота и слёз, волосы слиплись на лбу, дыхание с хрипами вырывается из лёгких, горячим воздухом проходя по пересохшей гортани, а по подбородку течёт вязкая гадостная слюна с примесью крови от прокушенного языка.

Немыслимо, невообразимо, непередаваемо…

Я кое-как поднимаюсь на ноги, дрожащими руками нахожу в полной темноте приготовленный заранее стакан воды и жадно выпиваю её, утирая рукавом ночной сорочки губы. Теперь становится почти хорошо, почти спокойно и почти понятно, кто я такой и почему оказался здесь. Словно бог касается меня лозой, обращая в дерево, давая мне раз и навсегда тот единственный смысл существования, о котором каждый мечтает и грезит с рождения.

Я знаю всё, я понимаю всех, я слышу музыку далёких сфер и перешёптывания мелодичных голосов святых в небесном саду у порога Вечного Города.

И в этот момент удар слабости обрушивает меня обратно на кровать. Теперь Вечный Город стал для меня лишь смутно знакомым названием одного из тысяч центров власти, развлечений и возможностей.

Я снова не знаю себя, не знаю ничего вокруг меня, не узнаю лиц и протянутых рук, не слышу знакомых голосов, не узнаю местность и своё отражение в зеркале.

20