— За то, что оставался палачом, когда должен был стать другом. За то, что позволил себе потерять единственную, кто действительно любил тебя. За то, что оставил своих друзей в этой реальности один на один с их одиночеством и покалеченными душами. За то, что перешагнул через преданность и верность. За то, что позволил убить себя, с радостью подчиняясь обстоятельствам. За то, что стал машиной среди людей. За то, что потерял всё, что имел. За всё это, Ричард Морган, я приговариваю тебя к вечной жизни и вечным поискам!
Слова хлестали невидимыми плетями, распарывая кожу, оголяя нервы, со свистом рассекая воздух, в который летели капли крови от ударов семихвостой плётки слов. Рик услышал собственный крик, от которого некоторые зеркала пошли трещинами, похрустывая совсем рядом.
— Никогда и нигде, — продолжал зверь голосом Судьи, глядя на него его же глазами, — ни в одной реальности и ни в одном воплощении, как бы ты ни старался, чтобы ни делал, как бы ни пытался, ты никогда не сможешь больше почувствовать, ощутить, разделить ни тепла, ни любви, ни дружбы, ни верности. За предательство самого себя я говорю тебе: ты виновен!
Десятки зеркал звонко треснули, устилая пол острыми осколками, из которых продолжало смотреть на Судью отражение его лица, кривящееся в злорадной ухмылке острыми рваными краями зеркальных осколков.
— Не-е-ет!! — закричал Рик, царапая ногтями лицо, пол, стены, рамы зеркал.
— Нет! — эхом отозвался кто-то рядом. — Нет!
Чьи-то сильные руки подняли Судью с пола, прислонили к стене, и зал тут же наполнился звоном бьющегося стекла и звонкими ударами металла о металл.
Рик стёр с глаз кровь и пот, всматриваясь в неожиданного спасителя, но увидел только, как некто высокий крушит зеркала его же мечом. И когда сталь разрубала железо оправ, в воздух летели искры, а комната наполнялась резкими звуками ударов металла о металл. Деревянные рамы с хрустом разваливались, осыпаясь щепками под ноги незнакомца, каменные оправы дробились и крошились. И повсюду, повсюду лежали острые осколки зеркал, из которых продолжал улыбаться Судье он сам.
Он нагнулся, поднял с пола большой острый осколок зеркала, всмотрелся сумасшедшими глазами в своё же отражение и занёс осколок для удара себе в шею, намереваясь распороть её от уха до уха, насколько хватит сил.
Кто-то яростно ударил его по руке, сломав, кажется, пару костей в запястье.
— Совсем охренел, капитан? — перед Ричардом возникло обветренное лицо загорелого мужчины немного старше его. Светлые волосы были всклокочены, карие глаза смотрели с яростью и злобой, и немного с презрительной жалостью и пренебрежением.
— Марк? Романов? — прошептал Рик, не веря своим глазам. — Откуда…
— От ебучего верблюда, — прошипел бывший полковник. — Во что ты превратился, Рик? — добавил он с непонятной болью в голосе. — Разве за таким капитаном шли на смерть ребята с «Астарты»? И эта дурочка, моя юная ученица, Анна. Разве она полюбила вот… это? — выплюнул он последнее слово. И вот тут Ричарду стало настолько противно от самого себя, что его начало тошнить. Он не знал, куда отвести взгляд, чтобы не наткнуться на собственное отражение или на режущий, вспарывающий его нутро взгляд Романова.
— Вставай, капитан, у нас тут, кажется, новый блядский Строитель завёлся, пока ты упивался своей самодостаточностью.
Рик послушно поднялся на ноги, словно курсант, поднятый по тревоге в учебном корпусе.
— Хватит жалеть себя и осторожничать, — бросил ему Романов, поудобней перехватывая эфес катаны. — Если ты не будешь рисковать, ты не будешь жить. Давай, я верю, что внутри твоего опущенного на дно пиздеца ещё осталась искра капитанского характера. Иначе я тащился сюда просто так…
Рик стиснул зубы и посмотрел в глаза Марку.
— Да очнись ты, придурок! — закричал Романов и от всей души врезал Моргану в челюсть кулаком. Судья опрокинулся назад, сминая остатки зеркал, распарывая свою потрёпанную одежду, от всей души прикладываясь к острым остовам зеркальных рам. Удар у Романова даже с левой руки был отменным. Рик почувствовал, как на правой скуле набухает синяк, а левая щека до кости распорота об осколки стёкол в рамах. Тёплая красная кровь мелкими каплями окропила одежду, впервые за всё время судейства испачкав её кровью хозяина.
Рик взревел раненым зверем и кинулся на бывшего полковника. Тот в последний момент перехватил руку Судьи, отбросив подальше его клинок, который всё ещё держал в правой руке, и прижал Рика к стене, глядя ему прямо в глаза. Щёки Романова раскраснелись от драки, он тяжело дышал, а со светлых волос осыпались под ноги блестящие звёздочки стекольного крошева.
Их взгляды встретились. Обиженный, уязвлённый и злой взгляд Ричарда и открытый, горящий взор Романова. Марк встряхнул Рика. Потом ещё и ещё раз. И продолжал трясти до тех пор, пока в мутных глазах бывшего капитана не прояснилось, и он не посмотрел на Марка осмысленно.
— А теперь, пожалуйста, — прошипел Романов, — возьми себя в руки, утри сопли, собери жалость к себе в кулак и покажи мне выход отсюда, чёрт бы тебя побрал!
Судья сосредоточился. Где-то в самой глубине его сознания всё ещё звучал его же голос, насмехающийся над его потерями, продолжавший перечислять его неудачи и безвозвратную смерть надежд.
Но Рик уже не слушал его. Он смотрел на Романова. Перепачканный, в изодранной одежде, утирающий с лица кровь из десятков порезов от осколков стёкол, разлетевшихся от удара мечом во все стороны, он стоял и ждал. Ждал, пока Рик, судья, найдёт выход, откроет дверь.