Суд Проклятых - Страница 50


К оглавлению

50

— И если бог вернёт меня обратно, позволит снова дух вкусить лесной, я буду знать — мне большего не надо, я буду знать — он был всегда со мной…

Лонгин улыбался, чувствуя, как по телу разливается долгожданная сладостная нега. Тело становилось лёгким и невесомым, звуки отдалялись, сливаясь в единый гомон на грани сознания, и только голос, мягкий голос, казавшийся Лонгину знакомым, слышался отчётливо и ясно, удерживая Маттиуса от полного и бесповоротного падения в небытие, которого он так жаждал:

— Мой дом — не ветры, земли или лозы, мой дом — не стены, крыша и камин. Мой дом — вся память, радости и слёзы, пусть даже в доме я всегда теперь один.

— Предать его… забыть его заветы, тепло и мягкость, клёкот дальних птиц… — Лонгин на секунду замолчал, накапливая силы.

— У времени на это власти нету, как власти нет над отблеском зарниц, — закончил за него незнакомец. Наступила долгая пауза. Лонгин глубоко вздохнул и стал дышать поверхностно, редко и едва уловимо. Он лежал на мягком ковре из густой ароматной травы, над его головой щебетали, перескакивая с ветки на ветку, птицы, знакомые узловатые стволы деревьев поскрипывали от ветра, плутавшего в толстых ветвях и тяжёлых листьях, а над головой, хоть Маттиус этого и не видел, раскинулся высокий чистый купол хрустального синего неба, едва тронутого рассветным золотом на востоке.

— Я сдержал своё слово, теперь твоя очередь, — сказал незнакомец. И от слов его Лонгин почувствовал упругую волну, вытолкнувшую его обратно в реальный мир.

Покой и нега кончились, небо перестало возвышаться над ним, сдавив тяжеловесной плитой грудь, чистый воздух и запахи трав наполнились ароматами смерти, гари, крови и страха, смешанных с отчаянием, болью и обречённостью.

Маттиус заворочался на земле, приподнялся на локтях и сел на траве, уставившись в лицо бармена Джонни, спокойно ожидавшего возвращения его из страны грёз и отдохновения.

— Хорошие стихи, кстати, — вежливо похвалил работу Лонгина бармен. — Очень кстати пришлись сейчас, не находишь?

Монах тяжело вздохнул, поднимаясь с земли и садясь напротив собеседника, отбросил с лица мокрую и грязную прядь волос и уставился на него колючим взглядом.

— Чего ты хочешь, Хранитель?

— Кхе-кхе… — Джонни закашлялся от неожиданности. — Давненько меня так никто не называл, мой юный друг. Я хочу знать, кто ты такой? И почему Потребитель не унёс твою душу в коллекцию. Признаться, этот факт твоей биографии удивил даже меня. Тебе можно легко причинить вред, как мы недавно убедились с Судьёй, но ты остаёшься жив. Неизменно, во что бы то ни стало, потрёпанный или побитый, на грани смерти, на грани безумия, но живой. Маттиус Лонгин, кто ты такой? Я выполнил свою часть сделки, позволил Судье уйти исправлять свои ошибки. Я отпустил его из обречённого города, потерявшего свою душу, как и из мира, который должен переродиться заново. Хотя должен был оставить заносчивого щенка именно здесь, чтобы Ричард с полна ощутил своё бессилие перед Предназначением. Да и вообще, ему пошло бы на пользу немного умереть…

— Чума, принесённая Потребителем, тоже входила в сделку? — ровным голосом осведомился Лонгин, потирая затёкшие от однообразной позы руки и шею.

— Чума — лишь средство очищения, — безразлично пожал плечами Джонни. — Наводнения или сжигания городов уже неактуальны, — он тонко улыбнулся, напомнив Маттиусу того самого Потребителя. — Какая разница, в чём сгорит мир? В войне, чуме, пламени или любви? Этот мир обречён, и с этим уже ничего нельзя сделать.

— И каждый его житель обречён? — сорвался Лонгин, яростно уставившись на Джонни. — И мои братья в аббатстве святых Петра и Павла? И дети Лондресса? И всё вокруг?

Джонни неопределённо пожал плечами, давая понять, что у него нет ответа на эти вопросы.

— Послушай, — мягко, как ребёнку, начал объяснять Джонни, — пойми, Маттиус, это решение принимал не я. Вернее, не только я. У каждого живого существа, как и у неживого, есть душа. Энергетическая оболочка, внутренний свет, аура, назови, как хочешь. И если рассматривать всё вкупе, то и у мира, который состоит из миллиардов частей и частиц, тоже есть душа. Иногда миры теряют душу, мертвеют. И тогда в них уже невозможно жить тем, кто ещё сохранил в себе эту субстанцию. Потребитель, как и все события до него, не были случайностью. Поверь, я знаю множество миров, некоторые из них даже нельзя назвать изначально живыми. Я видел, как искусственные миры, призванные служить обучению их жителей, обретают душу в процессе существования. Я видел, как молодые и энергичные планеты теряют эту душу. Этот мир обречён, Маттиус. И приход Судьи, а за ним и Потребителя, как и чума, всего лишь следствие совершённых ранее ошибок.

Лонгин молчал довольно долго. Сидел, обречённо глядя на колышущиеся дубы и вязы по сторонам, поджав губы и сдерживая слёзы, а потом ответил:

— Ты хотел знать, кто я? Почему я остался жив? — голос у него стал глухим и горьким, будто Лонгин преодолевал какую-то неимоверную боль внутри себя. — Ответ прост: я и не выжил.

Джонни не сдержался и бросил быстрый взгляд в глаза монаху, проникая в самую его суть, внимательно уставившись на него. Лёгкий ветерок как раз растрепал светло-русые волосы Маттиуса, бросив на перепачканное гарью и грязью лицо пару прядей.

— Всех вокруг интересовало, — с ноткой грусти продолжил Лонгин, — как я сумел выжить. Почему Потребитель не убил моё тело, как оно живёт без души. А всё оказалось куда проще. Он убил тело, а вот душа осталась. Подавился он моей душой, вот и всё. Не пролезла она у него в его глотку. И раны мои — это лишь то, что может ранить душу. Отчаяние, боль, предательство, гнев, низость, слабость оставляют на мне раны. А вот к смерти физической я отношусь уже философски. Не тело моё без души бродит по этим землям, а душа без тела. Вот и весь секрет, Хранитель. И мне удивительно, что ты этого так и не понял.

50