Он отступил на шаг назад, полюбовался делом своих рук, и удовлетворённо хмыкнул. К сожалению, следующий этап требовал сосредоточения и концентрации на всех уровнях сознания.
— Знаете, мне вас даже жаль… — проговорил Шиффс, вынимая из малозаметной ниши на блоке управления два тусклых камня, отшлифованных в форме слезинок. Один из них он прилепил на покрытый испариной лоб Директора, а вторую поднёс к собственному. — Иметь такую власть, и потратить… Потерять всё ради каких-то людей. Эти животные недостойны даже служить нам биоресурсами! Извините, но я вынужден вас сместить. Начать передачу полномочий командующего флота!
Он прикоснулся гладкой поверхностью драгоценного камня к своему лбу. Спустя мгновение слезинка налилась тёмным рубиновым светом, и её пара засветилась красным. Оба Светлых содрогнулись, словно через них пропустили разряд энергии, Шиффс застонал. Биомедицинский сектор медленно погружался в темноту, и только капсулы стазиса продолжали тускло сиять серыми бликами…
Боль. Дикая боль, пронзающая тела и душу навылет, терзающая самые основы личности, и растягивающая время в целые миллионолетия боли, которые спрессовываются в секунды, и падают в ничто… Мысли путаются, рвутся связи, память предаёт, жизнь утекает в подставленные ладони. И только тёмно-рубиновый свет, тоннелем связывающий два мира, два сознания. «Нужно взять». И руки тянутся сквозь красное, прорывая длинными полированными ногтями слабую завесу. За ней — расплавленное озеро тягучей, как вулканическая лава, боли, ненависти и ярости пойманного в ловушку зверя. «Нет, не то, — пальцы перебирают огненные угли воспоминаний, желаний, привязанностей. — Долг. Обязанности. Власть! Вот оно…»
Шиффс медленно приходил в себя, с трудом собирая воедино две формы. Тело отказывалось дышать и жить, а энергетическая оболочка была рваной и слабой, как после тяжёлой болезни. Перед глазами откручивала своё туманная круговерть, и в становящемся всё ярче свете он видел красноватую кучку пепла, которую размывали падавшие в неё слёзы.
Директор Шиффс, оттолкнувшись дрожащими руками от пола, резко выпрямился, и, покачиваясь, пытался восстановить контроль над своей оболочкой. Прежний Директор обмяк в объятиях силовых полотнищ открытой стазис-камеры. По его лицу текла тёмная густая кровь, из уголков глаз, середины лба, и прикушенной губы медленно торя путь вниз, к подбородку…
Шиффс прислушался к себе. «Странное ощущение, — он провёл рукой по лицу, и вздрогнул. — Моё тело словно раздулось. Нет, оно нормальное. Но я чувствую себя размером с Пирамиду… Как непривычно… Это и есть права капитана?»
Бывший Старший Помощник ощущал весь бесконечный корабль, его вечный реактор-преобразователь, изменяющиеся узлы двигателей и пространственного ориентирования, все Сектора и службы… Он чувствовал их, как части себя, и знал, что Пирамида сейчас медленно прислушивается к нему. К новому капитану.
Хромая, он добрёл до пульта стазиса, и, промахиваясь непослушными пальцами, ткнул в нужные камни. Капсула сомкнула края, и басовито загудела. Внутри неё поток времени замедлялся, замерзал, останавливался и превращался в совершенно инертную и неподвижную субстанцию, отрезая заключённого в ней от всех миров и вселенных.
«Навсегда, — подумал Шиффс, и прикоснулся к драгоценностям. — Не вскрывать!»
Не в силах передвигаться на ногах, он вызвал портал, и провалился в него, желая добраться до своих апартаментов. Сейчас ему хотелось только одного — упасть на тончайшие поля ложа, включить подзарядку энергетикой корабля, и не двигаться… Хотя бы немного. Несколько циклов. Со всем остальным можно разобраться потом.
Адмирал Накамура, нещадно скрипя сервопротезом, заменявшим ему левую ногу, потерянную, дай бог памяти, сорок лет назад в одном малоизвестном, но весьма кровопролитном сражении на Периферии, прошелся по узкому пролету командной галереи мостика. С тех пор, как необстрелянный капитан-лейтенант, командовавший миноносцем «Незабываемый», потерял конечность, он успел поседеть, постареть, сменить пять сердец и десять комплектов легких, стать адмиралом флота… Но никогда старый служака, с гордостью несущий флаг несуществующей нации Восходящего Солнца, не посягал на замену своего морально и физически устаревшего протеза на биомеханику или бионику. Наоборот, он подбирал такие режимы смазки и техобслуживания, чтобы конструкция изнашивалась минимально, но скрипела при том нещадно.
Сейто Накамура считал себя великим учителем. А как еще можно обратить на себя все внимание учеников, не прибегая к словам или ударом легкой бамбуковой палкой? Скрипом. Протяжным, пронзительным, проникающим сквозь шлемофоны и демпферы встроенных систем защиты слуха…
«Старый Скрипец», как за глаза звали его подчиненные, прошелся еще разок, и счел, что его офицеры достаточно сфокусированы. Выросшее кресло приняло тощую задницу седовласого адмирала, и он замер, поблескивая темными глазами сквозь прищуренные амбразуры слегка припухших век, покрытых сетью морщин.
На мостике воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только тонкими писками и шелестом работы систем корабля, и щебетом телеметрии и полевых докладов флота сопровождения. Младшие офицеры затаили дыхание, блюдя субординацию и приближаясь к грани обморока от недостатка кислорода. Кто-то судорожно вдохнул, не совладав с собой, но лицо маленького адмирала даже не дрогнуло.